Она лежала на искрящихся простынях, неподвижная и – никакая. Ей было все равно, что вокруг, она не спала – просто не хотела ничего видеть: ни этих мрачных стен, ни этого всевидящего ока со знаком вопроса. Она не хотела знать НИ-ЧЕ-ГО. Ее усталость не проходила, а еще больше наваливалась на нее, прижимая к ее ложе, и не было никаких сил подняться, встряхнуться от этого забвения. Ей казалось, что если она не будет двигаться, то ее тревога уйдет, за ней надоест наблюдать, и она сможет тогда встать. Но прошло много времени, и ничего не менялось, только тревога с подругой усталостью позвали еще одну – безучастность, и ей стало все равно. Она попробовала приподняться – и не смогла, оставшись лежать…